За последние сутки несколько знакомых сказали мне, что Донецкий рынок — это все-таки не Буча. И это правда. В Буче погибло 422 мирных жителя, на Донецком рынке — 27. Но послушайте, что мы говорим — что один мясник куда кровавее другого мясника, а тот, менее кровавый, еще и прав по международному законодательству, да еще и не первый начал.
В начале войны в интервью российским журналистам президент Украины Владимир Зеленский уверял, что готов к переговорам и даже готов отложить решение по Крыму на десять или двадцать лет, «потому что жалко людей».
Впервые в своей жизни я слышал от политика фразу «жалко людей», и эта фраза была даже прекраснее знаменитого «мне нужны снаряды, а не такси» (так Владимир Зеленский ответил на предложение эвакуировать его в первые дни войны, когда войска РФ приближались к Киеву). Про Владимира Путина, Николая Патрушева, Сергея Шойгу понятно было, что они упыри упырями, а Зеленский на моих глазах произнес немыслимую для верховного главнокомандующего фразу — «жалко людей». Было чем восхищаться.
Теперь советник Зеленского Михаил Подоляк говорит, что «Украина имеет право уничтожать все, что касается страны-агрессора».
И вот вам простое логическое построение. Бабушка с авоськой мандаринов на Донецком рынке без сомнения «касалась страны-агрессора», жила на захваченной ею земле, наверное, получила ее паспорт, вероятнее всего, поддерживала ее политику. Следовательно, по логике Михаила Подоляка, «Украина имеет право уничтожать бабку с авоськой мандаринов».
Дожили! Договорились! Довоевались!
Лозунг «жалко людей» эволюционировал до лозунга «имеем право уничтожать». И кого?! Бабку с мандаринами! И я даже соглашусь — право уничтожать действительно есть. Жалости нет.
Я видел четыре войны. В начале каждой из них и солдаты армии агрессора, и солдаты, защищающие свою родину и свободу, отличали военные цели от гражданских, щадили пленных, пытались беречь мирных жителей. Но по мере того, как война продолжалась, все эти способности атрофировались и у солдат армии-агрессора, и у солдат, защищавших свою родину и свободу.
Я утверждаю, что за очень короткое время единственным чувством, которое движет солдатами, вне зависимости от того, к какой армии они относятся, становится чувство мести. Они просто мстят за своих погибших товарищей, совершенно позабыв, с чего вся эта мясорубка начиналась и зачем была устроена.
Жалости не остается. Сердца иссыхают по обе стороны фронта. Поэтому, какими бы ни были цели войны в начале, за очень короткое время война становится просто месивом из крови, жестокости, горя и лжи.
И еще одно — усталость. Вне зависимости от того, являются ли солдаты агрессорами или освободителями, вскоре после начала войны они устают, а год спустя устают смертельно. Вне зависимости от уровня своей подготовки, военного профессионализма и международно-юридической правоты, они перестают целиться. Стреляют не туда, куда хотят попасть, а просто наобум. Не выбирают объект, а палят по первому объекту, который попал в прицел. И ничего не чувствуют, когда объект уничтожен.
Будь то склад боеприпасов противника или бабка с мандаринами — все равно.
