«За фасадом советского прошлого»: галерея работ антивоенных художников

Каждый день Альянс работников образования в России получает обращения от учителей, которых администрации школ притесняют из-за политических взглядов. «ТикТок» и «Вконтакте» заполнены роликами и изображениями детей, выстраиваемых в детских садах в символы российской пропаганды. WTF?! Образование вне политики — или все-таки у нее на вооружении? Какую матрицу в головы нового поколения россиян собирается загрузить государство?

К моему ребенку в школу приходит полиция, чтобы провести «урок мужества», а для домашней работы раздают листовки, где рассказывается о том, что «Крым — жемчужина России». Среди родителей одноклассников есть люди, которые солидарны с происходящим, а есть те, чье мнение противоречит мнению большинства, но значит ли это, что мы должны отмалчиваться?
Вооружившись семейным архивом и актуальными газетами, я сложила коллажи, созвучные моему ощущению ситуации, потому что цензурных слов подобрать не могу.

Когда-то мы любили высматривать икеевскую мебель в фильмах и на фото друзей. Нам нравилось сочетание уюта и абсурда в именах столов и комодов. Когда-то мы писали веселые посты о трудностях возведения шкафа «Билли» и устраивали мозговые штурмы: «Кто-нибудь знает, для чего эти две лишние гайки в шкафу „Раккестад“?»

Сейчас, когда я задумалась, как можно донести идею страшной, катастрофической войны до тех, кто все еще считает ее местным конфликтом, мне пришло в голову использовать эту знакомую всем мебель. Возможно, я продолжу серию, героями которой будут столы, комоды и кухонные аксессуары — все эти «Тренсумы» и «Микке», — невозмутимые гонцы эмпатии.

Я изменила порядок букв в логотипе «Икеи», потому что не знаю, имею ли право его использовать, не нарушает ли это законы интеллектуальной собственности. Можно было бы сказать, что перед нами метамодернистская акция: автор демонстрирует свою законопослушность и уважение к чужим границам в мире, где уже нет никаких правил и можно просто так, на глазах у всех, уничтожать Украину.

Я начал делать эти работы после начала войны, потрясенный, как и все, происходящим. Для меня это форма соучастия, недостаточно эффективная, увы, но все же. Я хочу ими показать, что разделяю страдания людей, попавших под страшный каток войны. Это как молчаливый крик.

С 2015 года я веду проект «16 см²», создавая картины из любых материалов, в любой технике, любого содержания, но обязательно на основе квадрата 4×4 сантиметра.

Я провел детство на востоке Украины, а последние 20 лет жил в Москве и Санкт-Петербурге. Мой отец до сих пор живет рядом с Купянском, оккупированным российскими войсками 27 февраля. Я покинул Россию сразу после начала войны, обосновался в Тбилиси. Грузины открыто поддерживают Украину. Это и многочисленные украинские флаги на домах, и надписи на стенах, и экраны в транспорте, значки и ленты на одежде, сбор пожертвований и демонстрации. Впечатленный этим единодушием, я начал серию работ «Украинско-грузинский словарь». В них нашли отражение популярные символы украинской культуры, которые я замечаю в Грузии на бытовых предметах, на упаковках продуктов и на случайно найденных штуках.

Все становится неважным, когда судьбы молодых людей рушатся. Я не показала, какой это солдат — русской или украинской армии. Я считаю, это не имеет значения, важно то, что так не должно быть.

Антивоенные стихи на улицах Петербурга — это попытка сделать видимыми голоса поэтов. Это способ, с одной стороны, выразить авторам благодарность за то, что они прорывают молчание, равнодушие и цензуру, рискуя называть вещи своими именами, а с другой — желание передать их послание дальше, в надежде, что оно найдет своих адресатов.
Стихи и портреты украинских поэтов в Павловском парке, проникшие в русское пространство, географическое и языковое (спасибо переводчику Станиславу Бельскому!), задумывались как прямое высказывание с места событий, доносящееся до нас из-под обстрелов и снарядов, от которого сложно отвести взгляд даже тому, кто бесчувственен к сводкам новостей, кто предпочел бы не замечать войну. Но война идет! Ее развязала наша страна! Пусть звучат свидетельства поэтов и других неравнодушных, ломая механизмы привыкания к насилию и убийствам.

работа сделана под влиянием от новости про пытки в ОВД «Братеево». допросы задержанных студенток с выяснением, «кто вам заплатил», такие же нелепые, как поведение корпорации «Яндекс» в антивоенном вопросе. структуры, которые имеют деньги и власть, присваивают нам (активистам) те же идеи и действия, что сами используют для распространения пропаганды. смешно, когда спрашивают: «кто вам заплатил?», — а ты копишь на квартиру и думаешь, чем оплачивать штрафы, выписанные за то, что ты хочешь мира. а кто тут платит за то, чтобы ты не хотел войны?

Мысль проста: государственные институты сейчас работают на пределе своей неэффективности, мешая естественной жизни. Коммунальные службы борются с фундаментальным творчеством, самые добрые слова и простые истины цензурируются, силовики устраивают акции устрашения. Но тут лишь разгоняют митингующих голубей Пушкинской площади — как неотъемлемую часть города и символ тех, кто всегда возвращается.

Против чего же ведётся «спецоперация»?

В моем советском детстве я засыпал, разглядывая узоры на ковре. Мне всегда казалось, что они скрывают что-то жуткое. Название моей работы отсылает к эссе Зигмунда Фрейда *«Das Unheimliche»* («Жуткое»). В этом тексте Фрейд утверждает, что жуткое скрыто в повседневном. Оно все время рядом, но мы привыкли не замечать его.

Не там ли, за фасадом советского прошлого и за ностальгией по нему, и следует искать причины сегодняшней катастрофы?

Моя мама родилась в Харькове.

Счастье, что она не дожила до этих дней.

Сегодня много говорят о коллективной ответственности россиян за войну.

Говорят, что нет объективной реальности, что реальность зависит от взгляда смотрящего.

Мне кажется, что и от нежелания смотреть.

Отворачиваясь, мы отводили глаза, пока мир не столкнулся с абсолютным злом, навсегда изменившим нашу жизнь и залившим кровью всё вокруг.

Начало мая в России — традиционное время выезжать на природу и жарить шашлыки. Но в 2022-м информационное поле в это время было наполнено новостями и слухами о масштабной битве за Донбасс — как говорят, крупнейшем сражении со времен Второй мировой войны. Эти два образа, шашлыков на майские праздники и военных баталий, слились в один — с нанизанными на шампур танками.

Московские окна, выходящие на двор Музея истории ГУЛАГа.

Память, в том числе память о страшном, рассредоточена вокруг нас как на материальном слое, так и на метафизическом. Мы можем закрывать на нее глаза, можем, наоборот, всячески акцентировать на ней внимание, но она в любом случае никуда не уходит и всегда ждет. Невозможно отменить, невозможно отказать трагедии в ее существовании. Раны, нанесенные репрессиями прошлого и настоящего, нельзя выдать за их отсутствие.

Ночью 2 января я снова предприняла попытку убийства на листе. Зачем-то мне нужен был стол, как Тайная вечеря с апостолами лжемессий. Вот «Гости» за свадебным поминальным столом, где молодожёны и те, кто к ним пришёл: Гитлер, смотрящий в окно, Ленин, гладящий котика, Путин, целующий утёнка; зачем-то я добавила Лукашенко со шпицем. Какая-то политическая сатира. В Сети много фото Путина с животными, Лукашенко с собаками, Гитлер любил собак, существуют его вполне человеческие фото, много Ленина с котами — как Бродский, в тех же позах, наверное, фотожабы. Один только Сталин никогда не бывает с животными, даже на фотожабах, только однажды с девочкой, и лишь в юности-молодости похож на живого человека. Потому на моей картинке он спит в гробу за спиной молодоженов.

Эта инсталляция была реакцией на перформанс «Буча — Москва», в котором активист_ка в память о жертвах Бучи был_а сфотографирован_а в самых туристических местах Москвы с мешком на голове и завязанными за спиной белой лентой руками. Я попыталась еще более приблизить фокус соучастия, но уже через призму первой акции. Мои герои — это не жертвы, а их образы, переосмысленные в перформативных практиках. Тем самым я, будучи молодой мамой, сидящей дома с маленьким ребенком, условно со связанными руками и невозможностью активного противодействия, ставлю себя одновременно в положение жертвы и неизвестного перформера.